Зато у нее теперь есть еще и кот. Лиза, Туман и Черныш Папанины-Аккольские.
К концу октября исчезли и катера. Озеро затихало, готовясь к зиме. Но это была обманчивая тишина.
Лиза готовила сад к зиме. Выучила имена всех деревьев. Вела дневник наблюдений. Навела порядок в библиотеке деда Матвея и составила себе план чтения до апреля. Наблюдала за тем, как растет Черныш.
И еще вела личный дневник. В нем она каждый день делала записи.
«Первое ноября. Снег выпал. Какое совпадение. Снег выпал в первый день месяца. Только это еще осенний месяц. Ноябрь — последний месяц осени. Здесь же ноябрь и март — месяцы зимние. Вот и наступила зима. Здесь эффект прихода зимы внезапный очень. Проснулась — а вокруг все белое. Нашла сегодня лыжи деда. Буду разбираться, как ими пользоваться. Черныш поселился в валенке и пока особо не дается себя рассмотреть. На Тумана шипит. Но молоко лакает с удовольствием».
«Двенадцатое ноября. Черныш все же оказался мальчиком. Исправно ходит в тазик. Выходил на улицу, потряс лапами, не понравилось, быстро вернулся обратно. Пробовала ходить на дедовых лыжах. Получается не очень, зря я в школе прогуливала физру на лыжах. Буду тренироваться».
«Двадцать девятое ноября. Черныш покинул валенок и теперь спит со мной. Туман ревнует. Черныш на него не шипит, зато научился его дразнить, потом спасается на печке. Вчера носились и опрокинули этажерку с книгами. Получили тапком оба».
«Седьмое декабря. На лыжах научилась ходить вполне сносно и могу уходить теперь довольно далеко. Судя по записям деда, снега пока мало. Наверное, это хорошо. Или нет. Но мне, с моим скудным умением ходить на лыжах, это на руку. Черныш стал выходить делать свои дела на улицу, возвращается весь в снегу и долго потом вылизывается».
«Тринадцатое декабря. Сегодня чуть не схватила инфаркт. Ходила на лыжах, и мне на голову свалилась птица! Оказалось, сова. Здоровенная. Думала, мертвая. Принесла домой, оказалось, что очень даже живая. Туман чудом не остался без половины носа, когти и клюв как бритва. У совы, похоже, травмировано крыло. Заняла стратегическое место Черныша — печку».
«Тридцать первое декабря. Новый год встречаем вчетвером. Сову — не могу определить точно, но, похоже, что самец, потому что очень крупная неясыть — назвала Жориком. Потому что жрет, скотина, очень много. А крыло осмотреть не дает».
«Седьмое января. Теоретически — православное Рождество. А я долбанная языческая Белоснежка с котом, собакой и совой. Жорик совсем освоился. Удивительно, но понимает, что гадить надо над ведром, что и делает. Преимущественно. Вспоминала все, что знаю про интеллект птиц. Даже нашла у деда в одном из журналов статью на эту тему, освежила знания про полушарный индекс. В статье написано, что совы, несмотря на высокий индекс Портмана, не способны улавливать причинно-следственные связи. Жорика на них нет. На улице холодает».
«Четырнадцатое января. Жорик опровергает все выводы статьи, за что и получил фамилию Портман. Жора Портман — звучит. Кажется, я буду менять тему докторской. Если я ее вообще когда-нибудь напишу. На улице совсем встал мороз. Черныш примирился с Жорой, и вдвоем живут на печке, прекратив на время войну за господство в воздухе».
«Двадцать четвертое января. Морозы встали крепкие, такие, что лицу больно, когда выходишь из дома. Ходила, проверяла сад. Много заячьих следов, но стволы все целые».
«Второе февраля. Чуть не схватила второй раз инфаркт, потому что сегодня утром меня разбудил стук. Снаружи. Какой меня охватил ужас — не передать. Схватилась за ружье, хотя так и не удосужилась разобраться, как им пользоваться. Оказалось — косуля. Вышла на крыльцо, она отбежала и смотрит. Изящная, прямо как из мультика, смотрит и чего-то ждет. Сообразила только через полчаса, что ей надо. Полезла в дневники деда — так и есть. Потом в дровне долго искала именно осину, оказалось, что осиновые дрова и ветки сложены отдельно. Кто-то специально подготовил подкормку для косуль».
«Одиннадцатое февраля. Косулю назвала Нюрой. Осиновые бревна она жрет — будь здоров, как лесопилка. Оказалось, что еще Нюра уважает овес. Как порядочная коза, повадилась и гадить тут же, у кормушки. Ругалась на нее с крыльца. Бесполезно. Нюра — не Портман».
«Двадцать девятое февраля. Год-то у нас високосный. Последний день календарной зимы. А здесь зарядил снег. Ходила смотреть сад, к заячьим следам добавились лисьи. Жорик совсем оправился, уверенно летает по дому, но из дома вылетать категорически не хочет. Сегодня крупно поругался с Чернышом, крылья расправил и метался по полу. Похоже на то, что на тебя наползает серая тряпка с желтыми глазами. Страшно».
«Восьмое марта. В честь праздника выдала Нюре яблок. Яблоки Нюре так понравились, что подпустила к себе, и я ее кормила с руки яблоками. Я — долбанная Белоснежка. Реально. Потому что получила свой подарок на восьмое марта. Это лис с израненной лапой. Обнаружила его в саду. Долго не подпускал к себе и скалил зубы. Я уже хотела бросить его, что он, видимо, понял. Дался в руки. Отнесла в дом. У Тумана, Черныша и Жоры шок. Жора, похоже, решил засобираться на выход, но сначала исполнил этюд «тряпка с глазами». Уже не страшно».
«Десятое марта. Лис оказался кобелем. Дал осмотреть лапу. Боялась, что будут следы капкана — потому что в этом случае я просто не знаю, что делать. Но, похоже, подрался. Лис молодой, наверное, сцепился с более матерым, вероятно, у него отнимали добычу, а он защищал. Не без проблем, но дал обработать лапу. Спокойно ест сухой собачий корм».
«Четырнадцатое марта. Лиса назвала Толиком. Сама с себя смеялась. Жорий оскорблен в лучших чувствах присутствием лисицы в доме, Черныш отсиживается на печке, Туман в общем, даже, кажется, и не против. Сегодня ходила на лыжах на смотровую площадку. По озеру идет сильная волна, с белыми барашками. Только барашка мне и не хватает. Но нету слоненка в лесу у меня, слоненка веселого нет. Я не Папанин-Аккольский, я — Белоснежка Акколя, Первая и Единственная».
«Двадцать восьмое марта. Сегодня совсем весеннее небо, высокое и голубое. Мсье Портман покинул нас, на прощание насрав на стол. Лапа у Толика почти зажила, и он, скорее всего, тоже скоро уйдет. Нюра еще приходит на подкорм, но все реже. Яблок осталось половина ящика».
«Шестое апреля. В домике Белоснежки остались только Туман и Черныш. У дома уже показалась черная земля, снег тает быстро. Наверное, скоро откроется навигация. Господи, неужели я сделала это?..».
Туман залился радостным лаем и помчался по дорожке вниз. А Лиза отложила грабли, которыми хотела убрать вокруг дома — там, где земля просохла. И замерла. Реакция Тумана однозначно говорила о том, что к берегу приближается катер. И этот факт расшатывал окутавшее ее за зиму, словно снегами, спокойствие. Там приближается катер. На катере — человек. А человек — это всегда непредсказуемость. И неважно, что это за человек.
Хоть бы это был Лис…
Но это оказался Акинфа.
И Лиза почувствовала боль и облегчение одновременно. Она смотрела на то, как катер подходит к берегу, и думала о том, что так и правильно. Пусть он вообще больше сюда не приезжает. Лиза так скорее перестанет о нем думать. Разные они все-таки. Очень. А быть еще одной строчкой в прайсе не хочется.
Катер мягко ткнулся в берег, но Акинфа не торопился сходить. Он встал одной ногой на борт и, сложив руки на груди, смотрел на Лизу. А Лиза смотрела на него.
Пришел — так говори.
— Смотри-ка, сдюжила.
— Сомневался?
— Мы тут всегда пришлых испытываем на прочность. Всегда. Хрустнешь — не хрустнешь. Не хрустнешь — с тобой можно дело иметь, за тобой можно пойти.
— И как — хрустнула?
Акинфа спрыгнул с катера на берег и обнял Лизу — так крепко, что она и в самом деле хрустнула. И Лиза услышала негромкое на ухо:
— Ведьма ты, Лизавета, как есть ведьма.
А потом разжал руки и резко отступил. Окинул Лизу внимательным взглядом.